триптих
1941-1945.
Вот те и: Н-на! Война.
То, чем ни шутит сатана!
«Вставай страна огромная»,
Прощай девчонка скромная…
Свистят железки:
Фьюить! Фьюить!!
И, на тебе! На! А-аа!
Стал на граммы тяжелее,
А поднять себя сумеешь?
Коль сумеешь – хорошо.
А на нет - так спросу нет.
Кто-то крикнет:
В решето-оо!
Вот и весь тебе ответ.
1946-1998.
Фронтовые раны уносят ветеранов
из жизни в никуда…
Туда, туда, туда –
в окопчик тот,
на переправу ль,
где берег левый,
левый - наш!
а правый?
Вода фонтаном!
Всем шабаш!
Убит кто враз, кто плыть устал,
и тем, кто ранен!
А ты?
Вперед.
Вперед!
Вперед!!
Покуда все еще везет…
1999. …
Похоронили хорошо.
На гроб хватило денег.
Была закуска и вино -
Друзья
на черный день имели…
в последний путь,
в последний раз,
И
что о том долдонить…
чтоб помянуть, хватило нас,
А люди, будет время,
вспомнят…
(отрывок)
ЕГО ОСЕНЬ.
не историческая повесть
… На скрипучей песками дороге, под звенящим небом, вытянулась в две змеи людская беда. Взглядом не окидывай: глаза устанут, горизонты мешают. И пластается над людьми от зари до зари по небу солнце. Жаркий день. Тишь. Где-то недалеко дятел долбит сухотину. Нудно так!
- Эх, досталось под старость!
Сквозь усы, не то соседу, не то себе бурчит пожилой солдат, поправляя лямку вещь мешка на плече, и зло сплевывает в пыль дороги.
Не велик дождь плевков-то!
И пыль клубится, настоянная со светлу от множества топающих, топающих с востока на запад, с запада на восток, в сапогах, ботинках, сандаликах ли, просто босых ног.
Лишь потом выеденные глаза блестят во всей этой мешанине. Добрые. Злые. Суровые. Стыдливые. Смотрят друг в дружку.
- Что ж, вы, родные?
А родные отворачивались, да смахивали с себя торопко кулаком горячую соль.
- Ничего, подружка! Еще встретимся мы с тобой! Ох, как встретимся-то!
А подружка, верхом на узле в телеге, смеется взглядам встречных солдат. Ох, и глазастые! И она, то и дело, бойко поправляет раздувающееся ветром платье. Не от стыда, а бабьим лукавством приятность прячет.
- Смотри! Ишь ты, ядреная, какая! Хороша бабеха, а?
- Айда с нами!
То и дело выкрикивают ей из шеренг проходящие мимо встречные бойцы.
- Айда!
Кто-то песню загундил унылую.
- Заткнись ты слюной!
- Заглохни, слеза!
Слеза зыркнул белесо в ответ. Смачно сплюнул.
- Эх!
Почти крикнул.
Не велик дождь людских плевков!
И пыль клубится, настоянная со светлу от множества топающих, топающих с востока на запад, с запада на восток, в сапогах, ботинках, сандаликах и просто ли босых ног.
Шагать еще всем этим ногам, ни прошагать!
Шагать ни прошагать пришлось через десяток минут лишь тем, кто сумел встать.
Ошарашено провожая в небо уже молчаливые крестики-черточки самолетов, поднимались один за другим, отряхивая пыль, да поправляя амуницию.
- Братцы! – оторопело наговаривал солдат в нарастающий шум.
- Братцы! А ведь баба, какая была! Я ей улыбнулся, а она мне! Я – ей, а она – мне! Я ить, чо подумал-то!
Уже орал солдат в окружающий гомон, крики, вопли. Кричал все громче, истошнее в выползающее из медленно оседавшей пыли и минутной тишины, уже очнувшее в воплях людское горе!
- Ии-и-ии! Родимые-ее!
- Аа-аа-а!
- Рятуйте меня, люди! Рятуйте!
А он все кричал:
- Я – ей! А она – мне!
Егор, молча, разглядывая воронку и все, что осталось от этой бабы, телеги и от её коня, как-то устало и тяжело прохрипел:
- Вот те и на! А-аа!? А-ааа?!
- Егор! Дед! Ты чего это акаешь? Де-еед! – услышал непонятно откуда голос жены. «Как так?» – оторопело подумал. И проснулся…
Вложенный файл:
Имя файла:
71.1.docРазмер файла: 2,584 KB